Главная » 2014»Август»8 » Скачать Русско-китайское разграничение в Центральной Азии в середине XVIII - середине XIX вв.. Хахалин, Константин Владимирович бесплатно
8:15 AM
Скачать Русско-китайское разграничение в Центральной Азии в середине XVIII - середине XIX вв.. Хахалин, Константин Владимирович бесплатно
Русско-китайское разграничение в Центральной Азии в середине XVIII - середине XIX вв.
Диссертация
Автор: Хахалин, Константин Владимирович
Название: Русско-китайское разграничение в Центральной Азии в середине XVIII - середине XIX вв.
Справка: Хахалин, Константин Владимирович. Русско-китайское разграничение в Центральной Азии в середине XVIII - середине XIX вв. : диссертация кандидата исторических наук : 07.00.03 / Хахалин Константин Владимирович; [Место защиты: С.-Петерб. гос. ун-т] Санкт-Петербург, 2007 183 c. : 61 07-7/1194
Объем: 183 стр.
Информация: Санкт-Петербург, 2007
Содержание:
Введение
Глава I Погранично-территориальный аспект русско-китайских отношений в представлении основных концепций
Глава II Территориальное сближение Китая и России в центрально-азиатском регионе в середине XVIII - середине XIX вв
Раздел 21 Типологическая и стадиальная обусловленность выхода Цинской империи на центральноазиатские рубежи
Раздел 22 Мотивационная основа и общая характеристика российского продвижения в Центральную Азию
Раздел 23 Соположение территориальных владений Российской и Цинской империй в Центральной Азии до начала процесса разграничения
Глава III Процесс договорного оформления границ Российской империи и Китая в Центральной Азии
Раздел 31 Определение общих положений прохождения западного участка русско-китайской границы на основе Пекинского договора 1860 г
Раздел 32 Подписание Чугучакского протокола
1864 г и установление линии прохождения русско-китайской границы Заключение
Введение:
Одним из важнейших разделов изучения истории той или иной страны бесспорно является исследование широкого круга вопросов, связанных с процессом формирования её территории. Так как ни одно государство не в состоянии возникнуть и существовать вне собственного и признаваемого другими пространственного измерения.
Территория, кроме того, есть не только обязательное условие появления на карте мира отдельного государства, но и своеобразный результат его истории, её неотъемлемая часть, без которой трудно составить цельное представление о прошлом страны, правильно оценить её настоящее и обеспечить тем самым необходимые основания для прогноза на будущее.
Тем более все сказанное имеет отношение к России с её пространством некогда в «шестую часть земли» и в буквальном смысле «дистанциями огромного размера». В связи с чем формирование российской территории уже по одной только географической масштабности результата следует охарактеризовать как процесс совершенно уникального свойства и с точки зрения объема проблематики, и ввиду необходимости её разработки в интересах полноценного проведения других исторических исследований.
Феномен «собирания русской земли», её дальнейшего конфигурирования во владения Российской империи был вопросительно обозначен ещё Н.М.Карамзиным в его «Истории государства Российского»: «Взглянем на пространство сей единственной державы: мысль цепенеет; никогда Рим в своем величии не мог равняться с нею, господствуя от Тибра до Кавказа, Эльбы и песков африканских. Неудивительно ли, как земли, разделенные вечными преградами естества, неизмеримыми пустынями и лесами непроходимыми, хладными и жаркими климатами, как Астрахань и Лапландия, Сибирь и Бессарабия, могли составить одну державу с Москвою?» [147, С.ЗЗ].
Будучи поставленной указанная проблема до сих пор составляет важнейшую тему многих исторических исследований, философски анализируется, привлекает внимание специалистов других гуманитарных, а также естественнонаучных профилей.
Более того, история формирования российской государственной территории и определения её границ вплоть до настоящего времени не составляет процесс завершённого свойства. Не только ввиду необходимости сохранения суверенного пространства существования российской государственности, но и по причине длящегося режима определения его пределов на отдельных участках как во взаимодействии со странами бывшего СССР, так и с его прежними соседями.
Имея в виду последнее, прежде всего следует указать на погранично-территориальное наследие современной России, в усечённом виде воспринятое ею от периода советско-китайских отношений, которые в свою очередь также имели собственную очень непростую русско-цинскую предысторию. Характеризуя текущее состояние российско-китайского взаимодействия применительно к общей пограничной теме нельзя не согласиться с мнением известного российского исследователя, владеющего, кроме того, бесценным практическим опытом в данной области, Ю.М.Галеновича, который формулирует проблему следующим образом: «Полностью линия границы ещё не определена, не согласована сторонами; вопрос о характере договоров о границе не снят с повестки дня, и стороны до сих пор решали только вопросы о прохождении линии границы, пусть даже на всём её протяжении. Стороны ещё не приступили к переговорам относительно нового договора о границе, который только и может заменить все прежние договоры о границе . Нет оснований говорить о том, что юридические вопросы, касающиеся границы, или вопросы относительно юридической основы границы уже решены; нет также оснований говорить о том, что проблема границы снята в наших двусторонних отношениях». [96, сс.297-298].
Наличие вплоть до настоящего времени неопределённых сторонами участков прохождения линии границы, несмотря на обоюдное согласие решать существующие в пограничной сфере проблемы в соответствии с принципами «справедливости и рациональности», терминологически не относящимися к области международного права и допускающие значительную свободу в их трактовке, служит достаточно объективным подтверждением актуальности предпринятого исследования.
Нельзя также обойти вниманием то обстоятельство, что внутренняя логика территориальной трансформации любой страны при реализации вовне в конечном итоге проявляется в установлении государственной границы, оформление которой происходит во взаимодействии с другими странами подчиняясь своего рода внешней логике международных отношений. Таким образом, достигаемый пространственный результат оказывается мотивирован как внутренними, так и внешними причинами, предметно относимыми к различным научным дисциплинам.
По этой причине в интересах обеспечения предпринимаемого анализа адекватным подбором исследовательского инструментария прежде всего следует ясно обозначить объект и предмет представленной работы.
Выделяя в качестве объекта исследования русско-китайские отношения к его предмету отнесено формирование государственной границы между российской и цинской империями в Центральной Азии в результате договорно-правового определения «линии раздела земель» между ними в указанном регионе по итогам заключения Пекинского договора 1860 г. и Чугучакского протокола 1864 г.
Как известно, отправной точкой пограничных отношений между Россией и Китаем в Центральной Азии следует считать покорение цинской империей независимого государства западных монголов, - Джунгарского ханства, - в 1755-1758 гг. «.Понеже до сего времени не было ещё точного установления между Российской империей и китайским государством границ, по разделению оных Зенгорским (Джунгарским - К.Х.) в середине.»'
Исчезновение с карты Азии Джунгарского ханства, более века занимавшего одно из важнейших мест в системе международных отношений центрально-азиатского региона, коренным образом меняло в нем и соположение стран-соседей и расстановку сил между ними. Трехэлементная структура основных действующих факторов, - России, Китая и Джунгарии, -перестала существовать. Её место заняла конкуренция между собой двух империй, - Российской и Китайской, - за политико-территориальное и экономическое доминирование в названном регионе.
Особенно болезненным их соперничество оказалось в сфере территориальной оценки результатов завоевания Цинской империей независимого Джунгарского ханства. Поскольку различия в подходах сторон к данному вопросу в частности и проблеме разграничения в целом имели настолько принципиальный характер, что первое договорное закрепление раздела земель состоялось лишь в 60-х годах XIX в., то есть спустя столетие со времени выхода России и Китая на общие центральноазиатские рубежи.
На этом основании хронологическими рамками исследования обозначен период середины XVIII - середины XIX вв., когда расширение русских владений в Центральной Азии натолкнулось на цинскую экспансию за пределы внутристенного Китая и обе страны пройдя крайне напряженный этап становления их территориального соседства в названном регионе, приступили к выработке первых пограничных договоров, результатом которых стало взаимное признание сторонами собственных территориальных пределов и их фактическое наведение на месте.
В рамках обозначенных параметров цель настоящего исследования в свою очередь предлагается обозначить как составление причинно-следственной модели взаимодействия России и Китая при разделе
1 Из отношения главного пограничного командира И.Шпрингера. Генваря 8 дня 1765 года. Иртышской линии крепость Омская. Иван Шпрингер. Цит. по: Валиханов Ч.Ч. Собр.соч. в 5-ти томах. Алма-ата. 1964. T.3. Сс.253-254. территории в Центральной Азии с выделением тех закономерностей, которые определили состоявшийся итог разграничения.
При этом в качестве узловых задач работы выделяются следующие:
• определение характера предпосылок и основных этапов становления русско-китайского территориального соседства в Центральной Азии;
• оценка с точки зрения действовавшего международного порядка общих принципов русско-китайского разграничения к западу от маяка Шабин-Дабага до бывших Кокандских владений в результате заключения Пекинского договора 1860 г.;
• проведение сопоставительного анализа действий сторон по реализации условий Пекинского договора при подготовке и утверждении Чугучакского протокола 1864 г.;
• характеристика русско-китайского взаимодействия при демаркации границы на её западном участке в ходе исполнения условий Чугучакского протокола.
Сужение в данном случае пространственных рамок исследования центральноазиатской зоной обусловлено прежде всего особенностями формирования российских пределов в зависимости от географии приложения имперских усилий. Поскольку во многом по-разному складывались границы России на Западе и на Востоке. Более того, совершенно по-особому в сравнении с иными азиатскими соседями строились территориальные отношения между российской и китайской империями в дополнении с региональной спецификой их взаимодействия на Дальнем Востоке и в Центральной Азии.
Сохранившиеся архивные материалы, введенные в научный оборот исторические документы и опубликованные на сегодня результаты многочисленных исследований по русско-китайским отношениям свидетельствуют о чрезвычайной сложности процесса территориального разграничения между двумя странами в целом и его региональной, а также местной, специфики в частности.
Указанное обстоятельство в сочетании с научно-практической значимостью проблематики стимулировало активное изучение всего комплекса вопросов, связанных с историей становления русско-китайского территориального соседства, характером взаимодействия государств на сопредельных землях, их соперничеством при распространении собственного суверенитета в смежных зонах, процессом совместной выработки общих принципов разграничения, их фиксацией в условиях двусторонних договоров и конкретной реализации на практике при установлении граничной межи на месте.
Ориентируясь на функционально-содержательную ценность применительно к предпринятому исследованию и следуя хронологическому принципу имеющуюся литературу логично разделить на группы с представлением по каждой из них наиболее значимых результатов изучения темы.
В избранном порядке прежде всего следует указать на обширные материалы обзорно-ознакомительного свойства, собранные по итогам имевших место русско-китайских контактов на их начальном этапе. Вполне естественно поэтому, что отношения двух империй впервые были отражены Г.Ф.Миллером1 [196] и И.Э.Фишером [270] в их сводных работах по истории Сибири, следствием включения которой в состав России состоялось установление русско-китайского территориального соседства.
Распространение российского суверенитета в восточном направлении закономерно сопровождалось исследованием вводимых в сферу имперского администрирования областей, его населения и сопредельных территорий. Издаются труды академика П.С.Палласа, в 1768-1774 гг. предпринявшего экспедицию по Западной и Восточной Сибири, Алтаю и Забайкалью [225,
1 Автор первого фундаментального труда по истории Сибири - «Описание Сибирского царства и всех происшедших в нём дел от начала, а особенно от покорения его Российской державе по наши времена», вышедшего в 1750 и 1787 годах.
226], интересные с точки зрения истории, этнографии, археологии и языков местных народов. В 1776-1778 гг. в Петербурге вышел труд И.Г.Георги, -«Описание всех в Российском государстве обитающих народов, их житейских обрядов, обыкновений, одежд, жилищ, упражнений, забав, вероисповеданий и других достопамятностей» [99], - фактически первая сводная работа по этнографии России.
Последующая региональная специализация данного направления, опубликованные результаты которого практически совпадают с географическими рамками проводимого исследования представлены в обширном труде А.И.Лёвшина «Описание Киргиз Казачьих или Киргиз Кайсацких орд и степей» [182]. В 1820-1822 гг. по поручению Азиатского департамента МИД автор «описания» был командирован в Казахские степи, где вёл подробные записи, ознакомился с делами Оренбургской пограничной комиссии и собрал огромный научный материал, содержащий крайне важные сведения о тех локальных условиях, в обстановке которых происходило русско-китайское взаимодействие на западном участке территориального соприкосновения двух империй. Работа А.И.Лёвшина пополнила интересные наблюдения, сделанные ранее приставом российской духовной миссии Е.Ф.Тимковским в ходе его путешествия в Китай, наглядно характеризующие функционирование на практике режима номинального вассалитета окружающих «варваров» Срединному государству [263].
С выходом российской и китайской империй на общие центрально-азиатские рубежи изучение региональной тематики было акцентировано в трудах основоположника русского китаеведения, в течение 1808-1821 бывшего начальником российской духовной миссии в Пекине, Н.Я.Бичурина, [50-54], бесспорное достоинство которых и отчасти недостаток одновременно состоят в безусловном следовании китайским источникам.
Значительное место в научном наследии академика В.П.Васильева, также в своё время находившегося в составе российской духовной миссии в Пекине, занимают исследования связанные с историей и географией рассматриваемого региона [69-71]. Среди его опубликованных работ следует отметить статью «Центральная Азия и главные хребты гор в Китайских владениях» [71], в которой он, опираясь на китайские источники и личные наблюдения, впервые в русской географической литературе дал подробное описание центральноазиатских хребтов, водных систем, сделал попытку районирования этой части Азии, а также определил понятие «Центральная Азия».
Другая группа литературы, которую условно возможно определить как военно-дипломатическую1, составлена трудами авторов хронологически и служебно связанных с практическим решением вопросов русско-китайского разграничения на западном участке смежных владений обеих империй.
Отыскивая иные кроме Кяхтинского торговые пути в Китай российское правительство предпринимало с этой целью очень активные меры в Джунгарии и Восточном Туркестане. При этом избираемые формы и средства поиска характеризовались известной долей изобретательности.
В 1845 г. поездку в Кульджу и Чугучак под видом купца Н.И.Хорошева «в азиатском костюме» совершил Н.И.Любимов. Результаты его наблюдений, долгое время ограниченные рамками ведомственного пользования, были в конечном итоге опубликованы в 1909 г. [234]. Одним из побочных результатов этой экспедиции был вывод о том, что русско-подданные казахи кочуют довольно далеко даже за Тарбагатаем и что поэтому «собственно китайской границею в этих местах» может считаться лишь проходящая за Тарбагатаем цепь китайских пикетов [234, с.42]. Вследствие чего ободрённые этими известиями русские казаки в 1847-1849 гг. основали ряд станиц в Семиречье, а для наблюдения за местными казахами была учреждена должность пристава.
Состояние неопределённости, ставшее своеобразным статус-кво в полосе русско-китайского фронтира на западном участке, политически
1 Достаточно сказать, что первые базовые русско-китайские договоры и протоколы, принципиально определившие прохождение линии границы между обеими империями в Центральной Азии с российской стороны своими подписями скрепили генерал Н.П.Игнатьев и полковник И.Ф,Бабков. мотивированное ограничение цинскими властями торговых отношений, нормализации и развитию которых российская сторона всегда придавала важное значение, в 1851 г. было частично преодолено заключением Кульджинского договора.
В ходе его подготовки российским представителем Е.П.Ковалевским была проделана огромная экспедиционная работа, имевшая бесспорную исследовательскую ценность. Среди прочего им был описан путь от Семипалатинска через степь до Аягуза, затем по северному предгорью Тарбагатая до перевала Хабар-асу, Чугучака и Кульджи, то есть фактически по линии предстоящей русско-китайской границы [156; См. также 33, 68].
В связи с расширением российской сферы влияния в регионе и ввиду неизбежности русско-китайского разграничения в Центральной Азии активизировалась деятельность военных и гражданских чинов центральной и местных администраций, направленная на необходимое изучение текущей ситуации в зоне предстоящего раздела земель. Предпринимаемые в этом направлении меры результировались сбором и составлением значительного объёма материалов как сугубо практического, так и научного свойства.
Издаются работы Ч.Ч.Валиханова [65-67], подготовленные им по итогам участия в работе российских миссий в Западном Китае и различных экспедиций, проводившихся русскими властями в смежной с китайскими владениями зоне. Изучение географии Центральной Азии в это же время было отмечено деятельностью выдающегося ученого П.П.Семенова, в 1856 и 1857 гг. совершившего два путешествия в Тянь-Шань, исследовавшего Заилийский Алатау от укрепления Верного на восток до самой границы, достигшего озеро Иссык-Куль и горной группы Хан-Тенгри [249]. Совокупное содержание работ этих авторов бесспорно способствовало формулированию и аргументации российской позиции по пограничному вопросу.
Дальнейшее всестороннее изучение географии, истории, этнографии, межгосударственных отношений в Центральной Азии в различное время было продолжено целым рядом видных русских учёных и путешественников, Н.М.Пржевальским [240], Г.Н.Потаниным [236], Г.Е.Грум-Гржимайло [105,106], Н.К.Рерихом [245], М.В.Певцовым [227-229], В.И.Роборовским [246], П.К.Козловым [157], Б.Л.Громбчевским [104], наблюдения и выводы которых в том числе касались вопросов соположения территориальных владений России и Китая в регионе и характеристики деятельности их администраций на контролируемых землях.
Особо следует отметить труды тех авторов, кто по долгу военной, дипломатической или торговой службы принимал личное участие в решении многих вопросов межгосударственных отношений российской и китайской империй на западном участке их территориального соседства. Поскольку их мнение среди прочего подкреплено статусом очевидцев анализируемых в данной работе событий. Авторский ряд указанных сочинений представлен именами российского подписанта Пекинского договора 1860 г. Н.П.Игнатьева [135], комиссара на переговорах по разграничению в Чугучаке И.Ф.Бабкова [39], А.Н.Куропаткина [177], Л.Г.Корнилова [159], М.И.Венюкова [75-78], Л.Ф.Костенко [160] и др.
Многостороннему изучению всего комплекса проблем взаимоотношений российской и китайской империй, исследованию дальневосточной и центральноазиатской проблематики в её русско-китайском измерении, анализу погранично-территориальных аспектов уделено значительное внимание многих советских востоковедов, труды которых возможно объединить в группу литературы научно-теоретического содержания.
Концептуальное оформление достигнутых в данном направлении результатов наиболее полно представлено в трудах В.С.Мясникова [206-214], В.А.Александрова [31], А.Л.Нарочницкого [215-217], М.И.Сладковского [254], С.Л.Тихвинского [264-267], Г.В.Мелихова [192-195].
Большая заслуга в изучении теории китайской дипломатии, истории русско-китайских отношений, формированию документальной базы этих отношений и, особенно, их пограничной проблематики принадлежит известному китаеведу, академику В.С.Мясникову. Его авторству принадлежит значительное количество работ, содержащих подробный анализ взаимодействия двух стран в территориальной сфере со времени их первых контактов по настоящее время, который формируя общую картину обеспечивает таким образом возможность адекватного исследования отдельных сюжетов.
Официальная внешнеполитическая доктрина Срединного государства в окружении варваров, долгое время служившая идеологическим обоснованием претензий китайских правителей на сопредельные территории, и её отражение в реальной практике глубоко анализировалась многими отечественными исследователями с привлечением значительного объёма исторических данных и представлением полученных результатов в соответствующих сборниках [150, 151].
Системы номинального вассалитета и даннической зависимости во всей полноте и многообразии исследованы А.А.Бокщаниным [56-59],
A.С.Мартыновым классифицированы основные понятия и термины китаецентристской доктрины - обозначение некитайских народов через номинацию «варвары», относящейся к нецивилизованной окраине Поднебесной, представление об императоре - Сыне Неба, как о владыке и мироустроителе Поднебесной [190, 191]. Указанным проблемам также посвящены работы Ю.Л.Кроля [164-166], Л.С.Васильева [73, 74], К.В. Васильева [72], М.В.Крюкова, В.В.Малявина, С.В.Софронова, Л.С.Переломова, Н.Н.Чебоксарова [168-172].
Вопросы реализации маньчжурскими правителями Китая традиционной ханьской внешнеполитической доктрины в региональных условиях Центральной Азии были достаточно глубоко исследованы и представлены в трудах Л.И.Думана [122-126], А.Ходжаева [279, 280],
B.С.Кузнецова [174, 175], К.Ш.Хафизовой [274-277], В.А.Моисеева [199-204] и Д.В.Дубровской [121].
Сводная работа, содержащая глубокий анализ международных отношений в Центральной Азии в XVII - первой половине XIX в., проведённый с использованием богатого исторического материала, была выполнена Б.П.Гуревичем [114]. Особую ценность указанной работе придаёт исследование темы с учётом значительных изменений, происшедших в регионе в связи с покорением цинами Джунгарского ханства, устранения таким образом одного из важнейших региональных субъектов международных отношений и переходу к русско-китайскому сугубо двустороннему соперничеству и одновременно взаимодействию на землях далеко к западу от «великой стены». Своеобразным продолжением проведённого исследования позднее стала работа В.А.Моисеева [204].
Бесспорно одним из важнейших факторов, определивших содержание и характер русско-китайских отношений в Центральной Азии следует признать так называемый «фактор среды». Состоящий во влиянии на позиции сторон, на их взаимодействие, его конкретику и результаты той специфики, которая была свойственна региону с точки зрения локальной географии, истории проживающих здесь народов, их внутренних взаимосвязей, контактов друг с другом и обеими империями, их реагирования на происходившие события и собственное участие или неучастие в них.
По этой очевидной причине исследуя проблему русско-китайского разграничения в Центральной Азии невозможно игнорировать имеющиеся материалы национально-исторического содержания, в которых богато представлены результаты изучения прошлого коренных народов, характера их взаимоотношений с Россией и Китаем, их межимперских предпочтений и самопозиционирования.
Учитывая в этом смысле особую значимость монголо-ойратского фактора следует прежде всего указать на труды И.Я.Шмидта [298], В.В.Бартольда [40-42], Г.Е.Грум-Гржимайло [105, 106], Б.Я.Владимирцова [83]. Всестороннее изучение государства западных монголов было проведено
И.Я.Златкиным, составившего «Историю Джунгарского ханства» от его возникновения до уничтожения маньчжуро-китайскими войсками [133], ценную не только с точки зрения внутренней истории последней кочевой империи Азии, но и ввиду проведённого анализа её отношений с ближними и дальними соседями, в той или иной степени ставшими в итоге наследниками и её приобретений и потерь. Русско-ойратские и, в целом, русско-монгольские связи были полноценно изучены Ш.Б.Чимитдоржиевым [291294], одно из достоинств работ которого состоит в редкой попытке оценить исследуемые события не только с имперских позиций, но и с точки зрения истории народов, постепенно включаемых в сферу имперского администрирования как России, так и Китая. С аналогичного ракурса данные проблемы исследованы и представлены в трудах Е.И.Кычанова [180, 181]. Ойратская часть региональной истории исследовалась также А.И.Чернышевым [286-290] с использованием широкого круга китайских источников, что безусловно позитивно повлияло на итоги проделанной работы.
Другая, бесспорно не менее важная часть региональной истории составлена, исследованиями прошлого других народов Центральной Азии, географии их проживания, хозяйствования, миграционным потокам, их внутрилокальных взаимоотношений и связей с Россией и Китаем. Сводный результат указанных исследований представлен целым рядом национальных историй, изложенных как отдельными авторами, так и созданных коллективами авторитетных специалистов [38, 92, 117, 131, 136, 137, 138, 140, 237, 238, 253].
Дальнейшее тематическое сужение в пределах данного направления обозначено трудами составителей географически, этно-культурно либо административно выделенных местных историй, чрезвычайно полезных ввиду максимальной детализации описываемых процессов и событий [41, 107, 129, 130, 142, 163,205,252,269,283].
Аспекту взаимоотношений местных народов с российской и китайской империями, особенно важному с точки зрения рассматриваемой темы, было уделено отдельное внимание целого ряда исследователей, большая часть работ которых выполнена в рамках изучения процесса их присоединения к России или распространения на них китайского подданства [32, 34-36, 43, 44, 118, 232].
Формирование русско-китайской границы и как межгосударственная проблема и как отдельная тема исследования всегда была отмечена повышенным вниманием со стороны официальных властей обеих стран, их политического руководства, общественности и, безусловно, представителей исторической науки. Особую актуальность пограничная проблематика приобрела в 60-е годы XX в. в связи с ростом общей напряженности в советско-китайских отношениях, спровоцировавшим в том числе межгосударственные трения в территориальной сфере вплоть до многочисленных и весьма серьёзных вооружённых конфликтов практически на всей линии границы.
Закономерным следствием сложившейся ситуации явилась активизация исследований пограничной сферы двусторонних отношений в обеих странах, что результировалось изданием значительного объёма различного рода документов, материалов и итогов изучения проблемы русско-китайского территориального раздела, которые можно условно объединить в группе специально-тематической литературы.
В 1970 г. коллективом авторов был подготовлен серьезный труд «Формирование границы между Россией и цинским Китаем» [272], состоящий из двух разделов: первый раздел посвящен истории разграничения между Россией и Цинской империей на Дальнем Востоке и в Сибири, второй - в Центральной Азии. Позднее была также издана монография «Формирование границ Китая» [273], подготовленная коллективом научных сотрудников Института Дальнего Востока и Института Востоковедения АН СССР под руководством М.И.Сладковского с отдельным описанием хода и итогов определения западного участка русско-китайской границы.
Важнейшим из последних опубликованных сводных изданий на данную тему следует назвать коллективный труд «Границы Китая: история формирования.» [101] под редакцией В.С.Мясникова и Е.Д.Степанова, содержащий изложение событий русско-китайского разграничения в Центральной Азии и их современную оценку.
В рамках выделения базовых характеристик территориальной и, более узко, пограничной политики китайской империи периода Цин с учётом предшествующего ему опыта других династий, а также в связи с их видимым сохранением в постимперской внешнеполитической практике было подготовлено и опубликовано значительное количество статей [46, 158, 161, 167, 195, 219, 220, 221, 231, 256, 257, 259, 260], тематических сборников и отдельных изданий [49, 98, 222, 230, 241, 253, 262] содержательно жестко связанных с межгосударственной дискуссией по вопросам границы.
Кроме того, в аналогичном дискуссионном формате проходила подготовка и публикация большого количества работ с критическим анализом материалов китайских общеполитических, популярных и научных изданий, акцентированных на проблеме «спорных территорий» и территориальных претензий [37, 111, 112, 158, 161, 162, 206, 207, 210, 219, 266, 278]. При этом очевидная необходимость поиска и формулирования приемлемых аргументов в подтверждение собственной позиции значительно стимулировала научные исследования пограничной проблематики в обеих странах, что несмотря на значительную степень политизированности данной сферы существенно обогатило весь комплекс знаний об истории формирования русско-китайской границы.
Её международно-правовое оформление, начатое ещё в конце XVII в. в Нерчинске и последовательно реализованное заключением серии трактатов, составило на сегодня отдельное исследовательское направление во многом связанное с разработкой в Китае концепции «неравноправных» договоров и представленное трудами Б.Розенблюма [247], Е.Д.Степанова [256], Е.А.Григорьева, Е.Д.Костикова [103].
Возникшая необходимость всесторонней оценки каждого отдельного договора, условиями которого были определены различные участки русско-китайской границы, в свою очередь потребовала глубокого изучения истории их заключения, анализа содержательной части, сопоставления их разноязычных текстов, определения политико-правовой характеристики, их реализации на практике и составления в итоге обобщённых выводов на предмет их соответствия действовавшим международным нормам с обязательным учётом эволюции последних. Работа такого рода была успешно проделана П.Т.Яковлевой [307], А.Д.Воскресенским [88] и Ю.М.Галеновичем [97].
В этом смысле предпринятое исследование, предметно связанное с Пекинским договором 1860 г. и Чугучакским протоколом 1864 г. ввиду отсутствия на сегодня результатов их отдельно тематического рассмотрения продолжает данное направление в изучении комплекса проблем русско-китайского разграничения.
Достижение заявленной цели и выполнение задач настоящего исследования ввиду его внутренне двусторонней специфики базировались при этом на материалах источников как русского так и китайского происхождения.
При всей сухости «подцензурных» официальных цинских источников их невозможно обойти в силу отражения авторами событийной канвы происходившего и наличия усредненных официозных характеристик действующих лиц и событий.
Классификация источников по внешней политике императорского Китая, предложенная Воскресенским А.Д., прежде всего фиксирует трехчленную модель историописания, которая включает «хроники (шилу), официальные истории (чжэнши) и неофициальные истории (еши)». При этом структурно-аналитическая классификация источников разделяет их на «1) архивные документы и материалы; 2) официальные хроникально-летописные повествования (типа «шилу»); 3) различные собрания документов .; 4) авторские сочинения» [91, сс.51-52].
Следуя предложенной классификации при определении источниковой базы предпринятого исследования в первую очередь необходимо указать на огромную хронику правления «Великой династии Цин» {«Да Цин Личао Шилу»), являющуюся официальным, хронологически составленным сводом сведений, издававшимся в трех экземплярах на китайском, монгольском и маньчжурском языках исключительно для правительственных нужд (всего 4 тыс. 664 цзюаня). [86,192].
Учитывая хронологическое распределение сведений «Шилу» по временам правления цинских императоров в интересах проведения предлагаемого исследования основное внимание было уделено материалам «Да Цин Гаоцзун Чуньхуанди шилу» [23].
Не менее важные сведения для полноценного изучения заявленной темы представлены в сочинении «Ши чао Дунхуа лу» {«Записи близ ворот Дунхуа о десяти императорах») [24-28], составленном на основе «Да Цин Личао Шилу», но со значительным сокращением материалов последней из соображений обеспечения доступности новых «записей» более широкому кругу лиц. Поскольку сугубо дворцовый статус «Да Цин Личао Шилу» предполагал «закрытый», отчасти секретный характер как самого сочинения, так и серьезное ограничение возможностей доступа к его материалам.
Подобно «Да Цин Личао Шилу» сведения в новом издании были также сгруппированы по хронологическому принципу. Инициированное при императоре Хун Ли в середине XVIII в. составление «Ши Чао Дунхуа лу» первоначально проводимое придворными историками под руководством Цзян Лянци в середине XIX в. было продолжено уже под руководством другого историка Ван Сяньцяня с датировкой издания 1884 г.
Концептуальные основы цинско имперского внешнеполитического курса в его локальном осуществлении на практике были детализированы во многих тематических изданиях, среди которых наиболее интересным с точки зрения предпринятого исследования следует указать «Циньдин пиндин чжуньгээр фанлюэ. Чжэнбянь» («Высочайше утверждённое описание умиротворения джунгар. Основные записи») [29].
Особую значимость данному источнику придаёт наличие не только в тексте, но и в названии декларативного указания на имперские права цинов применительно к землям Восточного Туркестана и Джунгарии, после покорения маньчжуро-китайскими войсками в 1758 г. независимого Джунгарского ханства вошедшими в состав Западного края, в результате чего установилось русско-китайское территориальное соседство в Центральной Азии.
Указанный источник во многом дополняет материалы официальной династийной хроники «Да Цин Личао Шилу», в которой присоединение цинской империей земель покоренного джунгарского ханства чрезвычайно лаконично характеризуется, например, следующими словами императора Цяньлуна: «Поскольку джунгары покорены, все [их] прежние кочевья являются нашей территорией» [23, цз. 617, л. 7а.]. Уточняя в дальнейшем свою позицию китайская сторона сообщала Российскому Сенату: «.Ныне Зенгория и все татары нами покорены . и протчие их болшими владении все одно за другим к его величеству высочайшему и святейшему государю приклонились . стались подданными рабами» [3, Ф.248, on. 113, д. 485, л. 7]. Заявленная позиция во многом объясняет характерные черты разработанных позже в Китае основных концепций всего комплекса русско-китайских отношений и погранично-территориальной тематики как его составной части.
Представленный образец заочно письменного обсуждения проблемы границ и территорий во взаимоотношениях обеих империй указывает кроме того на источники российского хранения, большею частью сосредоточенные в Архиве внешней политики Россиской империи, Российском государственном военно-историческом архиве и Российском государственном архиве древних актов.
Обозначенный документальный комплекс и имеющиеся результаты исследований погранично-территориальной проблематики в её русско-китайском измерении были проанализированы в реалистической традиции понимания международных отношений на базе одной из самых известных версий системного подхода - концепции баланса сил.
В качестве замечания нельзя не согласиться с мнением отечественного исследователя Богатурова А.Д., предлагающего более правильный смысловой перевод английского словосочетания «balance of power» в отличии от ставшего традиционным калькированного оригинала. С его точки зрения названное словосочетание «следовало бы переводить как «равновесие силы», что точнее лингвистически, или «силовое равновесие», что правильно по сути» [55, с. 28].
Все представители школы реализма в исследовании международных отношений исходят из трех главных предпосылок: 1) государства играют доминирующую роль и рассматриваются как «единые субъекты» международных отношений; 2) сила служит эффективным инструментом политики; и 3) в международных отношениях существует некая иерархия сфер, в которой главное место занимают соображения о безопасности государства.
Разработанная в рамках реализма и принятая в качестве методологической основы проводимого исследования концепция баланса сил в свою очередь требует поддержания «силового равновесия» между государствами во избежание гегемонии одного из них. Так как баланс эффективно препятствует гегемону в создании угроз для существования как самой международной системы, так и составляющих её государств. Иными словами традиционное внимание реалистов к мощи (power) как к возможности применить силу (force) обусловлено их признанием потенциальной угрозы существованию государства при фактической проверке его способности применить «жестокую» силу [333, р. 196].
Несмотря на широко распространенное представление о том, что мощь государства трудно поддаётся измерению, и политики, и исследователи, и практики по-прежнему продолжают попытки анализа в этом направлении. Сравнительно удачным, к примеру, представляется определение сформулированное В.Джонсом, который рассматривает мощь как способность субъекта международных отношений использовать материальные и нематериальные ресурсы и различного рода возможности, чтобы влиять на исход международных событий в желательном для себя направлении [328, р. 241].
В интересах проводимого исследования полезным представляется также рассмотрение мощи государства как одного из видов соотношения. Согласно этой точки зрения невозможно судить о мощи государства, если не соотносить действия этого государства с его целями. Если мощь есть вид соотношения, то она априорно не поддаётся количественному измерению. Можно лишь предположить, что государство обладает мощью, так как оно чего-то достигло. Невозможность спроецировать данное предположение на будущее, вместе с тем не исключает допустимости его использования для описания прошлого.
Кроме того, следует принять во внимание и то, что согласно наиболее часто встречающемуся в политологии определению мощи, она означает способность к достижению цели без модификации самой цели, которая может произойти во время процесса её достижения [334, р. 81].
Суммируя сказанное можно заключить, что существование различных определений мощи государства не отрицает, однако, пригодности этой характеристики для составления аналитического описания межстрановых взаимодействий на основе концепции баланса сил. Более того, многовариантность дефиниций названной характеристики напротив подтверждает её функциональную значимость и, обосновывая таким образом правомерность её концептуализации, делает обоснованным использование действующей теории в качестве методологической основы настоящей работы.
Приступая к анализу установления российского суверенитета над землями смежными с маньчжурскими владениями необходимо прежде всего отметить совершенно различную типологическую принадлежность (различный характер государства, права, собственности и т.п.) двух названных стран, которая значительно ограничивает возможность применения в процессе исследования единых для действий обеих сторон критериев и методов оценки. Поскольку их искусственная унификация не только бесперспективна, но и находится за пределами законного допуска при определении общего и специфического в истории каждой из названных стран.
Более того, обозначенная типологическая разница дополняется стадиальной, состоящей в несовпадении темпов общественного развития обоих государств. «Иногда стадиальную и типологическую разницу понимают как дихотомию формационного и цивилизационного. Но следует учитывать, что специфика типологическая не возникает на пустом месте, а формируется в ходе длительной исторической эволюции и является равнодействующей как неких генетически заложенных цивилизационных черт, так и темпа, ритма и стадии социального развития» [141, с. 9].
Таким образом, цивилизационный и формационный подходы в данном случае можно понимать как синхронный и диахронный методы исследования, которые подобно длине и ширине не противопоставляются друг другу, а составляют разные измерения относительно целостного исторического процесса.
При всех названных различиях объединяющим началом для исследования является тем не менее факт территориального соседства Китая и России в Центральной Азии, которое продолжаясь в настоящем ведет свою историю с середины XVIII в. Иными словами в тот период времени оригинальные комбинации совершенно различных типологических и стадиальных факторов определили появление двух империй в одной географической зоне.
В связи с чем отдельный для каждой из стран анализ таких комбинаций сравнительным методом, в сопоставлении динамики и особенностях проявления на практике, является важнейшим и необходимым компонентом исследования проблемы формирования границы между Российской и китайской империями в Центральной Азии.
В итоге, представленное сочетание избранной методологии исследования и обозначенных приёмов и методов его проведения возможно определить как адекватное для правильной реконструкции той модели взаимодействия, следствием реализации которой было установление русско-китайской границы в Центральной Азии в середине XIX в.
